Неизвестный Коровин

Его произведения в России хорошо известны любителям театра по великолепным декорациям и костюмам, которые он создал в начале 20 века.

Однако наследие Коровина – это прежде всего замечательная живопись. К сожалению, талант художника при жизни не был по достоинству оценен ни на родине, из которой он эмигрировал, ни за рубежом. Причина парадоксальна: в России его картины опережали время; во Франции 20-30-х годов прошлого века импрессионизм уже вышел из моды. Но именно «впечатлением» (франц. – impression), атмосферой, воздухом – наполнены произведения Коровина.

Сейчас мы по-новому видим талант этого выдающегося мастера. Своими впечатлениями о творчестве Константина Коровина делится наш постоянный автор Николай Забелкин.

Радостный гений Коровина

Пять лет назад был открыт музей, которым наконец-то стал скромный дачный домик Константина Коровина в деревушке Охотино Ярославской области.

Надо сказать, что этот музей - первый на малой Родине Коровина и уже второй его музей в России; самый первый музей своими трудами и любовью создала на даче художника в Гурзуфе Марина Николаевна Забродская. Конечно же, за всеми этими добрыми чудесами обязательно должны стоять - и стоят добрые люди, настоящие подвижники и энтузиасты.

…Как бы хотел он покоиться сейчас на родной земле, в милом своём Охотино, которое любил всем сердцем, - в милой и единственной, неповторимой и незаменимой на всём белом свете России! Но, увы - его уделом стала эмиграция, а последним пристанищем этого русского из русских гения оказалось французское кладбище Сен-Женевьев-де-Буа...

Несмотря на такую непростую, и уже откровенно горестную к своему закату жизнь - гений Константина Алексеевича был и навсегда остался радостным и каким-то рассветным.

Как будто в помощь нам, сегодняшним, порой унылым и маловерным, он упрямо и при этом так легко и искренне славит бытие в каждом ярком осеннем листе и в ослепительной зимней снежинке, в каждой по-детски сверкающей капле росы, в каждом белом облачке и чёрной проталине, словно сквозь любое, неизменно-праздничное в его глазах ненастье навсегда предчувствуя весну - чего и нам желает каждым своим бликом, каждой своей светотенью, каждым своим словом и штрихом.

Так будем помнить о Константине Алексеевиче и, храня верность его светлому завету, радоваться, несмотря ни на что, но лучше – открыто глядя на всё и при этом упрямо и совершенно искренне стараясь замечать во всём прежде всего хорошее, как бы ни было это порою непросто.

Охотино

Говоря о музее в Охотино, нельзя не отметить московскую художницу Елену Пешкову, искренне влюбленную в духовное наследие и саму личность Константина Алексеевича Коровина. Елена, пройдя через многочисленные чиновничьи препоны, добилась официального признания и открытия дома-музея Константина Коровина, которое состоялось в 2015 году - в день памяти художника, 11 сентября.

Тогда маленький домик Константина Алексеевича едва смог вместить всех желающих поклониться ему в этот пасмурный денёк ранней русской осени, который вдруг просиял внезапным, словно улыбка сквозь слёзы, солнышком. Наверное, душа хозяина, наконец-то вернувшаяся из своего вынужденного изгнания в возлюбленное Отечество, улыбнулась нам - кротко и благодарно.

«Задумывается душа, созерцая тайную красоту дивной Родины нашей…» - своеобразным рефреном звучит в воспоминаниях Константина Алексеевича эта щемящая фраза. Её внутренняя музыка созвучна со стихами Тютчева, который когда-то со свойственной ему чеканной ясностью сказал о русской осени, а кажется, что - обо всей России, которую мы так легко потеряли когда-то - и так трудно обретаем вновь:

«...ущерб, изнеможенье - и на всём
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовём
Божественной стыдливостью страданья».

Эмиграция

На самом деле ни один из эмигрантов первой волны не чувствовал себя эмигрантом, т.е. переселенцем. Беженцем - да. Человеком, не выбравшим себе в судьбу. Это – не добровольное изгнание из родимых краёв, а необходимость покинуть возлюбленное Отечество своё. И всё-таки, даже покинув, они унесли Россию не на «подошвах башмаков», но - в душах своих. Унесли и сохранили - до лучших дней: до возвращения домой сквозь разлуки и смерть. Вот почему - не к ним, а к нам возвращается Родина во всей бесконечности своих духовных измерений.

И тогда, в памятный день в Охотино, мы приходили в себя, возвращаясь, словно из пустыни, из долгих лет беспамятства, безверия и безлюбия - к Константину Алексеевичу. Домой.

Конечно, так, как эти люди со всей жертвенной широтой и безоглядной щедростью своего таланта любили Россию, мы вряд ли будем когда-нибудь её любить - но даже если мы воспримем самую малую толику их вечной любви, если хотя бы мимолётный, крохотный блик заветного света с полотен Коровина, страниц Бунина, партитур Рахманинова - осветит сумерки наших внутренних закоулков; если защемит хоть на миг наше ко всему притерпевшееся и со всем смирившееся теплохладное сердце, значит - и сегодня не всё ещё потеряно для нас и нашей нынешней цивилизации.

Жизнь как предчувствие

Обо всём этом я попытался сказать в доме у Константина Алексеевича, и мне кажется, хозяин довольно благожелательно выслушал эту речь со своей всегдашней, чуть лукавой и бесконечно доброй улыбкой, которой улыбался нам весь этот день со знаменитого фотопортрета последних лет земной жизни художника - портрета, сделанного в изгнании, нищете и нестроениях его личного, как внешнего, «светского», так и внутреннего, духовного быта и бытия - и при всём при том портрета, наполненного удивительным, весёлым светом не просто надежды, но какой-то почти уверенности в том, что «всё обязательно должно закончиться хорошо»; вот почему он каждый раз согревает нас и придаёт сил в непростые моменты жизни - стоит только взглянуть на эту улыбку.

Всё-таки они были поистине чудесны - эти люди с необыкновенно прозорливой душой, потайное зрение которой их гений отточил до такой тонкости и остроты, что они и впрямь могли видеть сквозь века; иначе как объяснить тот удивительный факт, что, казалось бы, преисполненные радостью картины Константина Алексеевича Коровина, созданные им в счастливую пору, когда художник ещё жил и творил в России - скрывают в самых весёлых своих красках некую глубинную, но от этого не глуше, а только ещё яснее ощущаемую печаль? Как будто гений на самом пике его земного счастья и славы уже знал, что вынужден будет покинуть любимую Родину, а потому творил так пронзительно и обильно, словно стоял на краю пропасти.

И наоборот: в самые тяжёлые годы эмиграции, когда Коровин почти лишился зрения, уже не мог создавать новые картины и начал работать над книгой воспоминаний, как будто компенсируя в слове разлуку с любимыми красками, - так вот, в эти самые чёрные, поистине окаянные дни выходящая из-под пера художника мемуарная проза вся полна подспудной радости и живого света. Полна, наверное, предугаданного счастья присутствия - снова и навсегда - на Родине; словно он уже тогда знал, что обязательно - вопреки всему - вернётся домой.

Чудо расцветало за чудом. В самом деле – как можно объяснить, например, тот факт, что скромная дача художника, откуда он в двадцатые годы прошлого столетия вынужден был почти бежать, преследуемый отрядами вооруженных мародёров, - пережила все беды и нестроения двадцатого века и дождалась-таки возвращения, по крайней мере, имени и души Константина Алексеевича на Родину - в начале века двадцать первого?! Не иначе, как безграничная любовь этого удивительного человека в соединении с его столь же безграничной тоской по России все эти горькие годы хранили его дом.

Теперь мы обладаем бесценной возможностью не только видеть его картины и читать воспоминания о любимой России, но и внутри этой самой России приходить к нему - и кланяться светлому «гению места», «доброму домовому», сохранившему скромную дачу Константина Алексеевича - и для него, и для нас.

"Феденька" Шаляпин

Кстати, именно так было и при земной жизни Коровина, когда и дня не проходило, чтоб его «двор уединенный» не оглашал приветственным колокольцем какой-нибудь очередной приезжий из бесчисленных друзей Константина Алексеевича: художников, архитекторов, поэтов, певцов, а главное - охотников и рыболовов, которых так любил, и к славному племени которых по праву принадлежал - сам наш герой.

Некоторые его задушевные приятели, и, прежде всех, лучший друг - Феденька Шаляпин, как любовно называл его сам Коровин (и это теплое уменьшительно-ласкательное имя говорит не столько о самом Шаляпине, сколько, опять же, о Коровине, о ещё одной гениальной его черте: той самой Достоевской «всемирной отзывчивости», т.е., прежде всего, способности любить и дружить так безгранично и преданно, как способны дружить и любить только настоящие русские люди), пораженные редким сочетанием красоты и радушной атмосферы этих мест, изъявляли желание поселиться здесь рядом с Константином Алексеевичем.

Пользуясь положением лучшего друга, Шаляпин решил построить себе дачу в непосредственной близости от дачи Коровина, и просил Константина Алексеевича лично поучаствовать в осуществлении этого проекта. Разумеется, совершенно безвозмездно Константин Алексеевич выполнил для Феденьки все необходимые эскизы и чертежи. В результате чудо-терем Шаляпина в соседней деревушке Ратухино стал настоящей местной достопримечательностью - но, пережив революции и войны, не пережил хрущовской оттепели (во взрывоопасном сочетании с оголтелым волюнтаризмом), во время которой началась его фактическая казнь, закончившаяся - и это тоже глубоко неслучайная дата - в 1985 году, когда Шаляпинский терем был окончательно разобран и растащен буквально по бревнышку… А дача Коровина в Охотине стоит!

Пока будет стоять на песчаном пригорке в Охотино домик Константина Алексеевича, и любого приходящего к этому дому будет встречать у дверей своей доброй и чуть лукавой улыбкой портрет его хозяина - есть надежда, что устоит что-то самое главное в наших душах; и восстановим мы расположенную по соседству дачу Шаляпина, а за ней, быть может, и расположенную по соседству - всю остальную Россию.

К Юбилею

5 декабря 2021 г. мы отмечаем 160-летие Константина Алексеевича Коровина, который теперь - навсегда с нами, который - вернулся к нам, чтобы вернуть нас к самим себе. Он с нами - поэтому он обязательно услышит в этот день наши стихи и песни, так или иначе посвящённые Константину Алексеевичу, тем более что многим из этих песен - не один век, так что звучали они и во времена Коровина - кстати, и в исполнении самого Константина Алексеевича. Пусть это будет, например, один из тех романсов, что они с любимым другом Федей Шаляпиным когда-то напевали вместе, сидя на веранде Коровинской дачи за рюмкой чая и глядя на родные окрестности сквозь невольно набегавшие (наверное, от сильного ветра) слёзы… Между прочим, у Константина Алексеевича был великолепный баритон, так что Фёдор Иванович то и дело полушутя говаривал другу: «как хорошо, Костя, что ты не стал певцом - весь хлеб у меня отбил бы!»

Николай ЗАБЕЛКИН

«Новый пенсионер»

МЫС ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ

Константину Алексеевичу Коровину

«..я… ехал в воображении по морю к мысу Доброй Надежды»
К. Коровин (из книги воспоминаний: «То было давно…там…в России…»)

Ты сам был - мыс доброй Надежды…
Причаливаем, как прежде,
К тебе мы - полны печали,
Унынья полны и злобы -
И, долго не мучиться чтобы,
Вдруг чувствуем: за плечами
Опять оживает парус
Под вздохами свежего ветра,
Что шепчет нам, не прощаясь,
Всё явственней шепчет:

- Верьте:
Растают ложь и потери -
Сквозь все чужие широты
Вы снова домой приплывёте,
Где вас повстречают у двери
Забытые вами ноты,
Забытые кисти и краски -
Забытые с детства сказки,
Что станут единственной правдой
За той последней преградой,
Где с мира оковы ада
Спадут, словно смерти одежды
Спадают с ноябрьского сада…

С тобой мыс доброй Надежды
Мы вновь обретём, как Отчизну -
Быть может, прощаясь с жизнью
Земной - но отсчёт начиная
Мгновений в ином измеренье,
Что боли не причиняет
Душе - беспечным пареньем
Над мачтами наших флотилий,
Чей груз твои солнце и небо
Раз и навсегда растопили -
И трюмы нам освободили,
Как будто полны они были
Не страхом, не смертью - а снегом…
И с нежностью незнакомой,
Нас не посещавшей прежде,
Шепнём тебе:

- Вот мы и дома.
Ну, здравствуй, мыс Доброй Надежды!


Николай Забелкин

«Новый пенсионер»